За два дня до Москвы мы встретились с Хосе Курой в Санкт-Петербурге. Стояли жаркие дни и белые ночи. Уже за несколько кварталов до входа в Большой зал спрашивали свободный билетик. Желающих попасть на концерт было не просто много, их было много до зависти. Нарядная публика чинно поднималась по главной лестнице: мужчины в смокингах, дамы в вечерних платьях - шифон, органза, украшения из последних коллекций. В Москве такой культуры посещения концертов нет, - подумалось мне. Минут через десять все сомнения, какой город является культурной столицей России, у меня развеялись окончательно и бесповоротно. Публика попроще осаждала кассы и окошко администратора, организаторы сбивались с ног в попытках разместить людей. Зал был не просто полон, зал был забит. Витал запах дорогого парфюма, но отчетливо чувствовалась какая-то напряжённость, казалось, еще чуть-чуть - и в воздухе заискрит.

Как только прозвучали первые такты оркестра, я поняла, что есть проблемы. Константиновский оркестр, молодой коллектив, явно поторопился выступать с таким мэтром, как Кура. Признаюсь честно, непонимание оркестром происходящего сбило меня с толку и сильно понизило впечатление от концерта, который мог бы стать великим событием в Большом зале Филармонии. Старый деревянный зал - мечта каждого музыканта, и уж тем более - певца. Никакой аппаратуры, только безупречная акустика, певец, оркестр и музыка. Но вот оркестра–то всем нам этим вечером отчаянно не хватило.

Хосе, очевидно, упивался залом. Позже он назовет этот зал музыкальным инструментом, «на котором ты играешь, и который играет на тебе». В мире таких залов - единицы, и петь в одном из них – мечта, счастье и удача. Безупречная акустика позволила певцу полностью отдаться исполнению, не думая ни о подзвучке, ни о трудностях доведения всех пьяно до последних рядов галёрки. Кура был как наркоман, а Большой зал – как самый забористый наркотик. И это было феноменальное ощущение для всех.

Свою краску в концерт, безусловно, привнесла Кьяра Таиджи, итальянское сопрано и постоянная участница фестиваля «Дворцы Санкт-Петербурга». Кура рассказал забавную историю их знакомства в Италии, где они молодыми начинающими вокалистами покоряли на конкурсе строгое жюри. Только в результате отборочных туров Хосе «турнули» за «отсутствием таланта», а Кьяра благополучно получила премию. Аура старинного доброго знакомства певцов сразу же воцарилась на сцене. Кьяра - одарённая актриса, полностью отдалась во власть своего красавца партнера. Однако, невозможно не признать, что жюри, не пустившее Куру дальше первого тура, не было сильно в провидении, ибо Хосе ярко продемонстрировал статус одного из ведущих теноров мира, а красавица Кьяра показалась лишь как милое сопрано, которое концерт не испортит, но и ничем особенным не удивит.

После концерта, по милому обычаю, совершенно не приживающемуся в вечно спешащей Москве, Маэстро, сидя за маленьким столиком в красивом фойе, раздавал автографы и выслушивал восторги зрителей. Очевидно, этот ритуал был ему приятен и, несмотря на жару и усталость, Хосе не торопился остановить поток посетителей. Может быть, отчасти благодаря и этому обычаю питерская публика не такая, как наша?

На следующий день мы встречали Хосе на Ленинградском вокзале. Я вспомнила, как увидела Хосе впервые. Это было в октябре 2002, был разгар драмы «Норд-Оста». В центре зала прилёта в холодном грязном Шереметьево стоял мужчина неописуемой красоты и стати, а толпа обтекала его, будто он очертил вокруг себя меловой круг. Надменный взгляд сверху вниз – здравствуйте, я – Хосе Кура.

И опять обтекающий народ, пара большущих чемоданов, и - привет, Любочка! Крепкие объятия. Всё, Питер и Сапсан позади. Мы в Москве. Наш концерт через три дня.

Наутро - пресс-конференция. Пару километров можно проехать по Москве за час, а можно - за десять минут. Приехали рано.

- Где тут спортивный магазин? Пойдём купим одежду для занятий, в отеле отличный спортзал, а я набрал лишнего в Питере.

Кокетство. Он сбросил около 10 кг с тех пор, как мы виделись в 2010. Договариваемся «попить чайку» с послом Аргентины, который так же, как мы, не рассчитал время.

На пресс-конференции - обычные вопросы; обидно, но ни одного про творческие планы, про приоритеты в творчестве. Что любите есть? - Простую еду, смешиваю разные кухни мира. Вопрос о семье переведён некорректно, в ответ - закрытое молчание. О семье Хосе не говорит никогда. Жена, дети – строгое табу. А жаль, я бы обязательно проговорилась про старшего сына, гордость папы, который недавно окончил актёрскую школу в Лондоне, живёт там и пробует работать по специальности. А ещё, весь в папу, стал хорошим фотографом. Именно фото Бена украсили всю Москву на огромных рекламных постерах концерта его отца. А ещё обязательно рассказала бы про отца, замечательного человека, который передал Хосе необыкновенную музыкальность и поверил в сына, несмотря на то, что преподаватели музыкальной школы, куда отвела Хосе мама, прислали записку: «ваш сын не интересуется музыкой, советуем забрать его из музыкальной школы, он мало одарён».

Прошу задать вопрос о его отношении к духовной музыке, собираясь в будущем поговорить с ним об участии в «Соборе».* Ответ чрезвычайно политкорректен – я исполняю любую музыку, если она талантлива. Ну коли так, ты попался, думаю я. Так же тщательно обходит вопрос об отношении к своему популярному земляку Че Геваре. Вот она, настоящая свобода, думаю я, человек настолько самодостаточен, что ему нет никакой нужды ставить свое имя рядом с именем великого бунтаря, который умер тогда, когда родился Хосе. Хотя я почти уверена, что душа Че хотя бы отчасти вселилась в самого знаменитого аргентинца нашего времени. Я-то отлично помню, как отговаривала Хосе ехать на Дубровку освобождать заложников «Норд-Оста». Да, подумалось мне, время идет, - на свой заводной характер Хосе надел строгий костюм.

Любите ли Вы своих партнёрш по сцене? - Конечно, я люблю всех их. Я целый вечер занимаюсь с ними любовью на сцене, ведь вся опера - про любовь. Опера - это и есть любовь. Но это - любовь без секса, надеюсь, что и мои партнёрши чувствуют то же самое.

Кто б сомневался, я знаю максимум одну певицу, которая напоказ равнодушна к Хосе. Иные дамы явно расположены к Куре и им нравится такой партнёр. Не знаю только, как им удается сохранять хладнокровие в любовных сценах и не терять нить своей роли после жарких объятий и поцелуев признанного секс-символа мировой оперы.

Чуть позже - первая репетиция. От отеля до Дома музыки - пара шагов. На закрытой парковке кто-то неожиданно сигналит во всю дурь. Хосе вздрагивает.
- Fuck you!
-Me?
Хохочем всей группой, получилось забавно.

Оркестр «Русская филармония» встречает Хосе если не как старого друга, то уж точно, как доброго знакомого. Уфф, прекрасный оркестр, сказочное сопрано, работаем.

Сталкиваюсь с интереснейшей проблемой – редакция «Манон Леско» Пуччини Дома Риккорди и американских издательств – «две большие разницы». Маэстро требует оригинальные ноты Риккорди. Поставив на уши всех знакомых, связанных с нотами, решаю увлекательную задачу раздобыть к концу репетиций «правильные» нотки. В противном случае наш Маэстро психанёт и удалит прелестное интермеццо из программы концерта. А это – последнее дело, никто не может изменить утверждённую программу, даже сам Маэстро. Контракт - это святое, куда там кандалы Паратова.

Вечером попадаю в свою же ловушку. Уговорила Хосе показаться с чем-то «не оперным». Давно наблюдая за его творчеством, убедилась, что Кура – один из немногих оперных певцов, которые одинаково хороши и в оперном, и в «попсовом» репертуаре. Это особый дар, данный избранным. Обычно оперные певцы, гордясь мощью своего голоса, исполняют песни так, что хочется немедленно приглушить звук, а то и вовсе выключить телевизор. С Курой всё иначе, все «пьяно-вые» нотки, шёпот, дыхание – то, что мы ценим в исполнении песен, всё на своих местах. «Попсовые» записи Куры очень популярны, их слушают и любят. И я слушаю и люблю их тоже. Благо, выбор есть.

Услышал рингтон у меня в коммуникаторе. «Love you forever», чудесный дуэт с Эвой Малас, дивные аранжировки, превосходная запись. Кура поёт Пресли-баритоном. Ударные в начале не услышать невозможно.

- Это что, это кто? Это я?
- У тебя провал памяти?
- Нет вроде, но я уже думал, все давно забыли эту запись. Зачем тебе это?
- Это мой телефон. Мне так показалось. Что хочу, то и слушаю.
Очень хотелось добавить пожелание «отвять», но я хорошо воспитана.

Итак, идея «попсового» биса невероятно нова – «Yesterday», под классическую гитару и оркестр. А вот нужной гитары-то и не оказалось. Беру измором директора ближайшего музыкального салона и выклянчиваю у него гитару на одну репетицию с обещанием вернуть через пару часов. За пару часов до этого мои добрые коллеги привели Маэстро в этот магазин, Кура осмотрел ряды красивых, а главное дорогущих, гитар на стенах и произнёс – любая! Спасибо, коллеги, что предъявили Маэстро хозяину лавочки - гитара получена и одобрена. А потом случилось непоправимое - Маэстро заявил, что «гитара – как женщина, она должна ко мне привыкнуть и её не стоит надолго оставлять одну», закинул новую подружку на плечо и удалился в отель, видимо, для продолжения и углубления знакомства. Упс.

Пришлось отправляться в салон с объяснениями. Проведя переговоры и удивившись, отчего меня до сих пор не взяли в МИД или ООН, я получила гитару в полное владение. Ну что ж, браво, Кура!

Раз уж мы разжились такой замечательной гитарой, надо её использовать, подумала я.
- Хосе, как ты отнесёшься к тому, что эта гитара станет призом ребенку-победителю музыкального конкурса?
- Отличная идея, - одобрил Хосе, - договорились!

После концерта гитара обзавелась дарственной и, одновременно, напутственной надписью от Хосе будущему победителю с пожеланием великой карьеры. Таланты, гитара ждёт вас, удачи!!

Наутро следующего дня нас ждёт тяжкое испытание - экскурсия по Кремлю. Большой Кремлевский дворец, никогда не бывший музеем, поражает всех своим великолепием. Старые палаты и новые залы громко трубят о величии нашей страны. Очевидно, «иностранные гости», привыкшие относиться к нам с некоторой долей снисходительности, пришиблены этим величием и богатством. Нафотографировавшись всласть, мы с трудом оторвались от красот Грановитой и Оружейной палат, парадных залов, Соборной площади, до сих пор не отремонтированного после падения Царь-колокола, отправились выполнять программу дальше. Вечером нас ждали на закрытии сезона «Русской филармонии».

«Зайдём на первое отделение, в зале работает кондиция, холодно, а после антракта уйду отдыхать», - говорит мне Хосе. Как же, уйдёшь, - подумала я, - ведь концерт-закрытие сезона проводит Михаил Юровский. Оба Маэстро тепло встретились в отеле за пару дней до этого. Почти весь клан Юровских собрался в Москве, не хватало лишь Владимира. Дмитрий Юровский, нынешний руководитель «Русской филармонии», уверенно ведущий коллектив к званию одного из лучших оркестров страны, к радости московской публики уговорил отца дать концерт на закрытии сезона.

Миновало первое отделение, стало ясно, что никто никуда не идёт. После хорошей музыки, как после бокала хорошего вина, разговор всегда идет легче, тут Хосе и попался.
- Что ты думаешь о не оперном концерте?
Хосе поворачивается ко мне, в глаза – продолжай?!
- Ты поёшь Креольскую мессу?
- Я - пою, а вот ты откуда о ней знаешь?
- Ну да, с Марса. Обожаю Рамиреса!
Обращаясь к Марио- она обожает Рамиреса, надо же! Даже говорит, что он-гений.
- Что в этом особенного, ревнуешь?
- Почему он, ведь у нас много прекрасной музыки?
- Знаю, вот и хочу услышать её от тебя! Не думаю, что кто-то в мире может спеть и сыграть аргентинскую музыку, как ты.
Понимаю, что попала в точку.
- Считай, что ты меня получила, мы сделаем две мессы Рамиреса и Пьяццолу.
- Вот это да, -думаю я.

Отгремели овации после великолепного концерта, отбухали по полу счастливые, в отпускной эйфории, музыканты, наступило время after-party.

- Нет, ты только подумай, - в продолжение разговора с тарелкой в руке рассуждает Кура, - я столько лет пою одни и те же арии, это же уму непостижимо! Канио, Радамес, Турриду, Отелло – одно и то же! Я устал от них, не хочу больше петь одно и то же.

- Вот Отелло трогать не надо, - горячусь я, свято считая, что Хосе – лучший Отелло своего поколения, сумевший совместить великолепный вокал с феноменальной актерской игрой, что для исполнителей этой роли – увы - великая редкость.

- Через полгода мне исполнится 50. Мне тесно в моих ролях, я хочу делать что-то новое. Я хочу петь только то, что хочу и там, где хочу. Буду принимать только те предложения, которыми смогу загореться сам. Вот с тобой мы договорились. А ещё мне бы хотелось спеть в Москве или Питере спектакль целиком, в гриме и костюме (а уж мне как бы хотелось на таком спектакле побывать…), а ещё поставить спектакль как режиссёру.

Как же, знаем мы нескольких «сдвинутых» на некоей опере. И ты один из них. А опера эта – «Бал-маскарад». И ты ставишь эту оперу как продюсер и режиссёр, открывая все новые свои дарования.

Интересные мысли, неожиданные. Каждый певец ставит себе некий лимит, - вот исполнится мне… лет, и я изменю жизнь. Некоторые даже грозят оставить сцену. Ну-ну, видели мы эти прощальные туры. День рождения скоро, вот и увидим. А пока работаем над своей программой. Концерт завтра.

Завтра, вернее уже сегодня, в четыре часа звонок - я заболел, кондиционеры в залах сделали свое чёрное дело. По голосу слышу – не стоит даже спрашивать, сможет ли петь вечером. Что делать? Беги в аптеку, жду тебя, вот список лекарств. Прибегаю в аптеку, фармацевт в халате с закатанными рукавами – ну? Через три часа концерт в Кремле, надо спеть, потом можно умирать. Так, умирать не будем, держите! Прибегаю в Кремль с сумкой лекарств. Вижу ужас. Слышу кошмар.

Так, собрались! Едим лекарства, пьём чай, репетируем, ссоримся, как обычно, навсегда, - привычный рабочий процесс отвлекает от высокой температуры.

Ничего не клеится, всё раздражает, всё плохо. Собираем совещание, договариваемся, улаживаем обычные рабочие проблемки. Ношусь по залу босиком, туфли стоят у сцены. Хосе подходит, говорит - ты не простудишься?

Через час я узнала, что такое профессионализм. Кура закашлялся лишь однажды - когда пел прелестный дуэт из «Травиаты», на пьяно голос подвёл, но сорвался будто от нежности к Виолетте. Очень трогательно, публика, плотно заполнившая зал несмотря на излёт сезона, оценила и простила все. Впрочем, и Канио, и Отелло с Калафом прошли, практически, безупречно.

Интереснейшая реакция, скажу я вам, - тишина после исполнения арий, - заставляла Хосе поволноваться. Зал молчал, будто думал – а как он это делает?- и отходил от потрясения не сразу.
- Вам не понравилось?
Запоздалая овация в ответ - а сам как думаешь?

Как и ожидалось, «Yesterday» вызвал фурор. Кто б сомневался. Публика никак не ожидала услышать Хосе в таком качестве. Вышел с гитарой, сел, показал инструмент – видите, как она похожа на женщину, на её формы? Вот грудь, вот бедра, какие изгибы... Я был подростком, учился в школе, и вдруг понял, - если ты умеешь играть на гитаре - ты герой. Тебя любят девушки, тебя уважают одноклассники. Так любили моего одноклассника, который умел играть. Так что зависть - двигатель прогресса. Я перестал завидовать парню, отвлекся от регби и освоил три аккорда. Насчёт трех аккордов - не знаю, не знаю - играет Хосе профессионально и «блатными» аккордами явно не ограничивается. Впрочем, избитая фраза о том, что талантливый человек талантлив во всём – работает железобетонно.

Песня и гитара-приз имели оглушительный успех, с надписью от Маэстро и бело-голубой аргентинской лентой она ждёт своего нового хозяина.

Выехали из Кремля в самом радужном настроении. Тихий московский вечер сулил приятное продолжение - ехали ужинать. В машине Кура произносит:
- Ты поняла, что я сделал для тебя? Потому что я тебя люблю! У нас ведь с тобой любовь, только без секса! А где Вадим? Я хочу, чтобы он это знал!
Говорите-говорите - для меня, как же, ради нашей «любови», угу! И контракт тут совершенно ни при чём, - подумала я, и поняла, что и сотрудники Кремля, и Вадим, вероятно, подумали то же самое.
- Я тоже тебя люблю, уже десять лет!

Спасибо, Хосе. Ради кого и чего бы ты это ни сделал, я с трудом понимаю, как можно было вообще хоть что-то спеть в таком состоянии, не то что забабахать такой концертище, где нашлось место не только Леннону, но и Леонкавалло с Пуччини с самыми сложными героическими ариями. Я работала со многими певцами, почти все они перед концертом говорят – ах, я заболел, весь простужен и даже пары нот сегодня не возьму. Дежурная отговорка, на случай, если что-то пойдет не так. А тут реальное недомогание, подтверждённое врачом. И несмотря на это – концерт, более чем достойный. Никого не подвёл, не разочаровал зрителей, посвятивших вечер его искусству. А ведь мог бы. Уважаю. Уже десять лет как.

На Руси есть поверье - нельзя громко смеяться, чтоб потом заплакать не пришлось. Хосе веселился вовсю. Мне становилось всё более тревожно.

- Тебе понравился концерт?
Молчала я долго. Уже все успели ответить на этот вопрос, и только я не могла ничего произнести.
- Почему ты молчишь?
- Я ищу слово перед словом «понравился».

Это ритуал, непременно надо узнать моё мнение, как будто это что-то решает. Вспомнилось, как после концерта в 2004 году мы сидели в «Национале», где Хосе жил по приглашению Шабтая. Калманович устроил приём в честь Хосе в своем закрытом клубе. Он никогда не был поклонником оперы, и вообще был равнодушен к классике, но очень любил артистов, любил общаться с ними, заботиться о них, шикарные после-концертные посиделки были обязательной частью программы. Где-то между непременным борщом, ритуальная обязательность которого в меню была необъяснимой для иностранных артистов, и какой-то немыслимой рыбой, Хосе спросил:
- Тебе не понравился концерт?
Мне действительно не понравился тот концерт, но будучи девушкой воспитанной, я выдавила:
- Ну что ты, всё было хорошо.
Видимо, я была настолько неубедительна, что этот вопрос повторялся регулярно. Не отвлёк Куру и хозяин стола, с невозмутимым видом и потрясающим юмором комментировавший перемены блюд. Но о Шабтае как-нибудь потом, он сам - целая история.

Мы подъехали к отелю, вышли из машины и остановились в ожидании Хосе. Он появился через несколько минут, и я поняла, что народная мудрость никогда не врёт. На Хосе не было лица.
- Что? Дома? Кто? - я выпалила сразу все вопросы.
- Друг. Мы с детства вместе. Самый близкий, родной. 50 лет. Он умер в одночасье. Я не понимаю, как это возможно и не верю.

Ему позвонили из дома сразу после концерта. Спасибо им, я не знаю, смог бы он петь после таких новостей.
- Ты хочешь уйти? Хочешь побыть один?
- Нет, останьтесь обязательно. Пойдёмте ужинать, все голодные после концерта.

В ресторане Хосе попросил принести аргентинского вина. Вино пахло воском медовых сот. Переводчица почему-то перевела с ошибкой - вино пахнет свечой. Надо же, совершенное попадание.

Позже разговор вошёл в обычное русло и закрутился вокруг обычной темы - иностранец и русская музыка. Почему он не поет русскую оперу, разве она не прекрасна? - Она восхитительна, но ваш ужасно трудный язык мне мешает. Я не могу просто заучить тексты арий, я должен понимать – о чём пою каждую минуту. А выучить русский - нет, вот это нет. Смотрел ли он что-то, примеряя на себя? Может быть, «Пиковая»? (Трепещите, Галузин и Доминго!) О, это точно нет. Но тут же заявляет, что решил сделать сюрприз в следующий свой приезд в Россию – спеть Ленского. Ленского?! Вспоминаю Лемешева и Козловского, блистательных, полувоздушных в этой партии, начинаю препираться, слегка отойдя от первого шока.

- Ты знаешь, в России есть традиция исполнения этой партии. Её обычно поет легкий лирический тенор с подвижным прозрачным голосом. Ведь Ленскому 18, он поэт. Ты знаешь о Козловском?

Не знает, но слышал Лемешева. А кому ж я передавала антологию Козловского? А, Хосе Каррерасу.

- Да ладно тебе. Ленский – типично спинтовая ария. Значит, она вполне подойдёт мне! Марио, что же ты молчишь? Докажи ей!

Марио де Росе, наш замечательный дирижёр, с неохотой отрывается от обсуждения рецепта итальянской пиццы, в приготовлении которой ему нет равных среди других знакомых музыкантов, подтверждает слова Маэстро – да, спинтовая ария, я уже изучил ноты. Мы даже пробовали. Интересно, ну и где я была?..

Застрелитесь, режиссёры. Кура споет Ленского!

Хотя…Когда стараниями великого Андреа Андерманна зрители 144 стран мира в прямом эфире услышали и увидели Куру в партии Альфредо в феноменальной постановке «Травиата в Париже», всем понадобилось несколько лет, чтобы отойти от культурного шока. А Кура, как ни в чём не бывало, заявил мне тогда - ты помнишь либретто? Я тебе больше скажу, я даже книгу читала. Так кто такой Альфредо? Парень из провинциального Прованса, так себе воспитанный, а значит грубоватый. А его всегда пели теноры в кружевной пене, утончённые, желательно - тощие. А, по-моему, всё не так: Альфредо - крепкий, здоровый южанин, кровь с молоком. Такой может и стукнуть, и деньги в лицо швырнуть, если жизнь достанет.

Поди-ка поспорь с тем, что в его словах нет доли истины? Во всяком случае, логики и знания материала – полным- полно.

Но всё-таки, с Ленским я связать Куру как-то не готова. Хотя послушаю с интересом – Бог с ней, с головой, но такое надо видеть.

Осмелев, авторитетно ляпаю:

- А я вижу тебя в роли Грозного! Понимаю, баритон, но для тебя это не проблема. Как бы ты спел «Куда ты, удаль прежняя, девалась!» А в русском кафтане и никакого грима не надо…

По-моему, он понял только слово «баритон».

Через два дня Хосе должен был петь Отелло в Цюрихе. Но рано утром он улетел в Мадрид, прощаться с другом. Спектакль отменили. В вип-зале прощаемся - до скорого!

Через несколько часов я получила письмо. «Успел. Никогда тебе этого не забуду».

А ещё через пару дней я читала критику на московский концерт. В очередной раз мне показалось, что некоторые критики не ходят на концерты, о которых пишут. Среди восторженных отзывов нашелся всего один разгромный. Главная претензия - артист кашлял. Что было, то было, и даже чихал. Справедливая критика, спасибо за тебя, отправляйся в Мадрид.

Еще через пару дней какая–то добрая душа прислала мне пост с музыкального форума. Некая барышня написала – «Кура уже не тот! Надеюсь, он к нам больше не приедет!» Наш человек – много лет наблюдаю за фанатками Куры, это отдельная история. Некоторые не понимают, что сцена и жизнь – разные пространства, они никогда не совпадают и даже не пересекаются. Вот что называется – любить до ненависти. Бедняга.

Вряд ли, девушка. Планы выстроены, идём вперёд.

На «другого» Куру я её все-таки приглашу. Я уверена, ей понравится.

Назад